Когда праздник не в радость

НОВЫЙ ГОД! Прекрасный праздник. Светлый, радостный, я бы даже сказал, утончённый. Он ассоциируется с нежным возрастом, верой в то, что сбудутся самые сокровенные мечты, уйдут прочь огорчения и тревоги. И, несмотря на то, что с каждым его приходом мы становимся на год старше, он все же как бы пред­полагает некое обновление, изменение в жизни в лучшую сторо­ну. Надежды… мечты… желания…
Благодаря моей прежней профессии, встречать Новый год при­ходилось и под созвездием Южного Креста в районе экватора, и под назойливый треск цикад в Могадишо (Сомали), и на рейде канадского города Алберни, и… Вот этим я и хочу поделиться со своими читателями, находясь на твёрдой белорусской земле безо всяких там цунами и тайфунов.

Эту летнюю арктическую навигацию моряки танкера «Башкирнефть» Дальневосточного морского пароходства полностью провели на Колы­ме, вошедшей в трагическую историю периода 30-х годов прошлого столетия — времени массового возникновения лагерей за колючей проволокой и вечных поселений. Более трёх месяцев отбивались наши ребята от злющих, огромных колымских комаров и мошкары. При этом маленький, юркий танкер должен быть периодически сновать между устьем могучей, северной реки, где останавливались большие танкера, и портами назначения. В реку танкерам-маткам не позволяла войти большая осадка судна и малые колымские глубины. Доставляли в порты Зелёный мыс и посёлок Черского небольшие (по меркам моряков) объёмы топлива (около 1100 тонн за раз), сливали его в бесчисленное количество бочек (запасы на долгую, суровую зиму) и затем возвращались к танкерам-донорам за новой порцией жидкой энергии. И так всё лето до той поры, пока лёд не начнёт ковать реку и море.
И вот, наконец, в октяб­ре судно взяло курс на Владивосток. Божественная, неповторимая красота Северного Сияния, особенный вкус воздуха высоких широт нашей планеты, тре­петное ожидание родного порта… Кто это поймет кроме моряка, на протяжении северного лета и скоротечной осени остававшего­ся сам на сам с прекрасной и в то же время гроз­ной реальностью Арктики?
И конечно, не стала особенным сюрпризом, не повергла моряков в тре­пет маленькая бумажка, под скром­ным, но часто судьбоносным на­званием — радиограмма, которую в обед принес в кают-компанию на­чальник рации. В ней было написано: «Следуй­те в Петропавловск-Камчатский. Поступаете во фрахт (аренду) местного па­роходства».
Свыше двух месяцев после это­го послания танкер «утюжил» угрю­мые, по-зимнему злые, воды у не­приветливых берегов от Беринго­ва моря, мимо южного мыса само­го дальнего полуострова, через Охотское море к печаль­но известной бухте Нагаева (Ма­гадан).
И вот наступила вожделенная минута. Согласно милостивому снисхождению диспетчерского на­чальства, их эфирно-бумажному распоряжению, форштевень теп­лохода оборотился через мрачные хляби на юго-запад. Моряков ждал Вла­дивосток, и они всей душой стремились к нему. А было это в последние дни декабря.
И вот он пришел. Со стороны Соединенных Штатов. На сей раз они ни в чем не были виноваты. «Достал» нас очередной, адский, безжалостный тайфун в проливе Лаперуза между северной оконечностью японского острова Хоккайдо и южной — нашего Сахалина. В послед­ние два дня перед встречей долгожданного праздника.
Огромные водные, настырно повторяющиеся, валы, заунывный, дьявольский, похоронный, беспо­щадный вой ветра, бешеный иступленный хохот, требующей свою дань и осязаемо видящей её ста­рухи в белом одеянии с косой, встречи с которой боятся все, отчаяние и безысходность борьбы со стихией — все это переплелось в кошмарную тягомотину предно­вогодних часов.
Не хотелось бы омрачать сим воспоминанием настроение читателей, но ведь и сейчас там, в море, нахо­дятся тысячи парней, для которых двенадцатый удар часов прозвучит не в своей квартире или доме, где пахнет лесом колю­чая зелёная красавица, а в не всегда при­ветливом морском далеке…
Охотское море. Минус 25 граду­сов, обрушивающиеся на палубу водные шквалы сделали из танке­ра почти новогоднюю игрушку. Надстройка, мачты, грузовые стре­лы, ванты, вся палуба — покрылись, и сверкали огромными, блестящи­ми слоями льда. Эта внешне кажущаяся красота представляла смертельную опасность — танкер медленно, обреченно ложился на борт. Центр тяжести сместился высоко вверх, и судну грозила опасность перевернуться вверх дном, уйдя в пучину со всем экипажем, даже не успев дать радиограмму о трагедии.
Носовая часть почти не просматривалась между крутыми, огромными океанскими валами. На моряков на­валилась невыносимая усталость на грани с обреченностью. Который час почти весь экипаж ломиками, пожарными топорами, лопатами пытался избавиться от белой, смертельно увеличивающейся, массы. Но солёный морской лёд мягко принимал удар ломиков, не крошась и не разламываясь. Борьба была неравная, и, прямо скажем, бессмысленная. Глядя на безумно кипящую воду, срыва­емую ветром пену с гребней волн, мысль у всех прослеживалась практически одна. Кто помнит фильм «Человек-амфибия», тот не забыл слова песни:
Лучше лежать на дне,
В синей прохладной мгле,
Чем мучиться на суровой,
Жестокой, проклятой земле…
И моряки иногда непроизвольно задумывались о том, чтобы быстрее всё это закончилось. И пусть бы приняла их пучина, и пусть бы наступил конец этому кошмару. Пришло забве­ние.
Тем не менее, люди неистово и почти безрезультатно пытались сбросить ломиками, лопатами и топорами адски прекрасный груз — лёд за борт. Борьба становилась не­равной, все новые и новые горы воды приносили очередные тонны смертельного груза — брызги замерзали на лету. Моряки не знали ни сна, ни покоя. Танкер стал походить на подводную лодку, над водой поднимались только нос и надстройка. Но цель оставалась одна — выжить, сохранить экипаж.
И в то же время из включённой на палубе громкой трансляции московского радио доносился густой бас Всесоюзного Деда Мороза — украинского артиста Хвыли, милое щебетание Снегурочки, повизгивание коньков по льду, выстрелы хлопушек и петард, серебряный звон бокалов. Необъятные просторы огромной доброй Страны готовились встречать Новый год.
Мерно и нера­достно отзвучал двенадцатый удар часов, но моряки, не воспринимая его, с надеждой смотрели на запад, где за мрачны­ми, тяжелыми тучами скрывались очертания берегов Японии. Слегка согревала призрачная надежда — свернуть на юг в территориальные воды Японии и добраться до Сангарского пролива, узкой полоски воды между островами Хоккайдо и Хонсю, где ураган терял силу. Но этого сделать нельзя, судно имело статус каботажного плавания, то есть только в своих водах или в нейтральных. Экипаж не имел виз на право захода в иностранные порты.
Между тем, силы были на исходе. Невероятно болели мышцы всего тела, руки уже не могли держать ломик, которым моряки скалывали стремительно нарастающий лёд. А как хотелось выжить!..
Но вот берега восточного соседа стали чуть-чуть вырисовываться, а с высокой прибрежной сопки вдруг скользнул тонкий как кинжал синий луч прожектора японской береговой охраны. Он пометался по крутым высоким водным валам и вдруг нащупал рубку погибающего советского судна.
Японцы — дети морей и океана, им не надо объяснять, что происходит на их глазах. Прожектор сделал несколько кругов по рубке теплохода и затем медленно заскользил по бушующим волнам к своему берегу. На судне поняли, он показывал куда идти, чтобы укрыться за высоким берегом от крутых безжалостных волн. Японцы не понимали, что советские моряки не имеют права заходить в их территориальные воды, и раз за разом своим прожектором освещали судно и намечали путь к его спасению.
На танкере, прижавшись друг к другу, у холодной заледеневшей надстройки, стояли два друга, два Владимира. Один опытный моряк, моторист, секретарь партийной организации, другой совсем ещё мальчишка, электромеханик. Младшему как раз перед выходом в рейс исполнилось 20 лет, но, тем не менее, во время работы на Севере его избрали председателем судового комитета.
Вот и стояла партийная и советская власть, с надеждой наблюдая за прожектором. Затем, не сговариваясь, они бросились подниматься по уходящему из-под ног скользкому трапу на мостик, где, уцепившись руками за радиолокатор, стоял капитан. Он посмотрел в сторону друзей и с отчаянием выкрикнул:
— Не могу я повернуть судно в японские воды, не имею права!
Владимир-старший спокойно произнёс:
— Ваше право, капитан, и, кстати, святая обязанность на данный момент — спасти судно, груз и экипаж.
Капитан стал на повышенных тонах объяснять, что он уже четверть века бороздит дальневосточные воды, знает свои права и святую обязанность морехода. Но никак не может нарушить должностную инструкцию — ни при каких обстоятельствах не заходить в чужие воды.
— Да меня за это сразу же посадят!
И тут взорвался Владимир-младший:
— Никто вас не посадит, капитан, потому что властелин подводного царства Нептун уже подготовился к вашему появлению, чтобы вместе встретить Новый год, и, скорее всего, даже русалочек пригласил. А вы подумали о 36 членах экипажа, о том, что сейчас их семьи с болью и тревогой мысленно взывают к вам, вашему благоразумию, вашей чести, вашей святой обязанности — спасти их мужей, отцов, детей и братьев? Кстати, о своей семье — также.
— Хорошо излагаешь, мальчишка, тебе бы надо в журналисты пойти, а не шляться по бурным морям и океанам.
— Вы проницательны, капитан, я хотел поступать на факультет журналистики, да вот помогать мне материально было некому. А на данный момент я — моряк и представляю интересы всего экипажа, избравшего меня председателем судового комитета. Я вас очень прошу, капитан, умоляю, принимайте разумное, гуманное и правильное решения. В ваших руках жизни людей и будущее их семей.
Капитан внимательно посмотрел на друзей и вдруг закричал, но совсем не сердито, а как-то с пониманием:
— Быстро оба в машинное отделение по своим рабочим местам! Будем делать поворот, подставлять борт волне. Главный двигатель должен работать как часы. Дай Бог, чтобы нас не опрокинуло.
Стремительно загрохотали по трапу тяжёлые ботинки ребят, где-то там внизу они нырнули в грохочущее пекло машин и механизмов. А судно медленно и бесконечно тяжело стало поворачиваться форштевнем в сторону японского берега. Кто знает, сколько прошло кошмарного, липкого от ужаса и напряжённого ожидания времени, прежде чем танкер буквально вполз в японскую бухточку, под защиту высоких заснеженных сопок.
И, о чудо, прямо перед ними, на пологом берегу узкой полосой разбежался рыбачий посёлок. Он весь сверкал, горел, искрился неоновыми огнями реклам, яркой праздничной иллюминацией, бешеными фейерверками… В эфире звучала тихая, нежная, завораживающая японская музыка и негромкие, чарующие голоса певиц. Жизнь била ключом. Жизнь!!!
Берега Страны Восходящего Солнца приняли советских моряков под свое пок­ровительство, укрыв от ветра, предоставив спокойную бухту. Около суток они при­ходили в себя.
Избавившись от смертельного груза — льда, поставив судно на ровный киль (в нормальное положение) и выйдя в относительно спокойное Японское море, экипаж взял курс на родные берега. По приходу во Владивосток капитана по рации срочно вызвали к высокому начальству. И хотя сердца моряков разрывались от желания быстрее встретиться с родными, никто не оставил судно.
И вот капитан появился на причале. Стремительно поднялся на судно, на ходу бросив старшему помощнику:
— Срочно собирайте экипаж.
Когда он вошёл в столовую команды, на него вопросительно и тревожно смотрели свыше трёх десятков пар глаз. И тут капитан широко и радостно улыбнулся, разведя руки в стороны, как будто обнимая всех и каждого:
— Дорогие мои, руководство пароходства выражает всем вам глубокую благодарность, что не запаниковали, не струсили, чётко выполняли свои обязанности, сохранили судно и груз, самое главное — оправдали надежды и ожидания своих родных и близких — вернулись домой живыми. Будут премии, будут благодарности, а сейчас все по домам. Завтра сдаём судно подменному экипажу и все — в наш Дом отдыха, на две недели. Всем экипажем. А вы, два Володи, зайдите ко мне в каюту.
Усадив друзей за стол, он достал бутылку коньяка, налил по рюмочке:
— Вам особое спасибо, вы понимаете, как тяжело одному принимать такое ответственное решение, а вы мне подставили плечи, очень помогли в такой трудный для меня момент. Да, Володя — младший, должен тебя огорчить, тебе придётся сходить в небольшой рейс на Сахалин, да, да, по тем самым местам. Просил старший механик подменного экипажа, он не очень рассчитывает на своего электромеханика, а ты у нас уже опытный моряк. Не правда ли? А журналистом, я думаю, ты станешь. И у тебя будет столько богатого материала.
Капитан не ошибся в своём предположении.
Владимир ЗЮЗЬКЕВИЧ