ПРЕДАННОСТЬ

Жила бабка Лукерья одиноко. Детей у неё не было, какие-то дальние родственники имелись, но они забыли про её существование. Всю жизнь она трудилась в местном колхозе, выполняла любую работу, которую ей поручали. После войны мужчин в деревне было мало, да и те, кто инвалид, кто болен… Так что и пахать, и косить, и жать — всё доводилось делать бабам. Такая им выпала доля. Но они не роптали на неё, а работали, работали, работали…
Когда была моложе и в силе, держала хозяйство: корову, поросёнка, кур. Но время неумолимо, годы летят всё стремительнее, силы тают. И остались у неё во дворе петух да три курочки, а в доме — неразлучная подруга — кошка с простым именем Мурка. А жили они с ней, можно сказать, душа в душу.
Идёт в магазин Лукерья, и кошка за ней; копается в огороде — и она тут как тут; на завалинке сидит, горестно подперев щеку рукой, вспоминая ушедшее, а кошка трётся возле ног, мурлыкает. Будто хочет её утешить: не горюй, хозяйка, не всё так уж и плохо, будем радоваться каждому дню, солнышку, теплу, пению птиц, ласковому дуновению ветерка.
Так и жили, радовались хорошей летней погоде, ягодам, краснеющим помидорам, яйцу, снесённому курицей, заполошному крику петуха. И в осенних днях находили утешение, и в зимнюю пору у горячего камелька было им двоим хорошо и уютно. А уж весной, когда начинала зеленеть травка, возле дома на большой, развесистой берёзе заводил свою извечную песню скворец, а воздух был пронизан свежестью и надеждой, казалось, что впереди их ждёт ещё много хорошего и светлого.
Однако всему в этой жизни приходит конец и, зачастую, безрадостный. Проснулась однажды бабка Лукерья в большой тоске, приснились ей будто её мать и отец, молодые такие, приветливо, ласково улыбаются и зовут к себе, дескать, заждались мы тебя, дочка, приходи к нам, пора.
Пригорюнилась старушка, не к добру такой сон, люди сказывают — вещий он. А тут сердце прихватило, как будто кто-то сжал его крепко-крепко. То отпустит, то вновь тисками зажимает. И капли, какие были, пила, и таблетки принимала — не помогает. А вскоре не стало Лукерьи. Ушла в мир иной. Может, и впрямь к своим родителям.
Соседи, как водится на селе, собрали её в последний путь, чистенько, аккуратно одели, кой-какие деньги у старушки были, да и колхоз помог, не зря в нём столько работала. Гроб купили, могилку выкопали, священника позвали. Всё по-людски, по-человечески. Лежит она в гробу спокойная такая, как будто уснула ненадолго. В жизни своей зла никому не сделала, лиха не желала, вот Господь с миром и принял её душу.
Мурка на ту пору по своим кошачьим делам куда-то уходила и явилась только к обеду. Зашла в избу и застыла на месте, шерсть на ней дыбом встала. Глухо, с угрозой, заурчала. И прямиком к гробу. Вскочила на табуретку — и к лицу Лукерьи. Её отогнали, да не тут-то было. Зашла с другой стороны. Нервничает, хвостом о пол бьёт. Тут кто-то и говорит:
— Не трогайте кошку, это ведь её единственная родная душа была.
Мурку перестали прогонять. Она снова вскочила на табуретку, лапки на гроб положила и долго, долго смотрела Лукерье в лицо, потом лизнула. И люди с ужасом заметили, что из глаз животного потекли слёзы.
Затем вскочила в гроб, прошла и легла в ногах своей хозяйки. По дороге к кладбищу её осторожно достали и опустили на землю. Она покорно пошла следом, низко опустив голову.
Когда гроб опустили в могилу и на него упали первые комья земли, кошка страшно закричала и прыгнула на крышку. Люди оцепенели, не зная, что делать, не засыпать же и её землёй.
Один из мужчин спустился вниз, взял сопротивляющуюся Мурку и передал её наверх. Кошку крепко держали, пока на могилке не вырос холмик. Впрочем, она вела себя уже спокойно.
Когда всё закончилось, Мурка выбрала место среди венков и цветов и, скрутившись в клубочек, осталась лежать. Ни у кого не поднялась рука согнать её или попытаться унести.
Несколько дней соседи заглядывали на кладбище, звали её к себе, приносили еду. Кошка никак на всё это не реагировала. А дней через десять исчезла. По-видимому, направилась вслед за хозяйкой в далёкие, неизвестные нам края.

Владимир ЗЮЗЬКЕВИЧ