Если бы в бою за Родину…

Закончена выгрузка в японском порту, всё на верхней палубе приведено в порядок, надежно закреплено. Перед выходом в море это обязательная, жизнью продиктованная, необходимость. Казалось бы, в век электроники, всеобъемлющей информации, мощных, быстроходных судов, прекрасно налаженной метеослужбы не должно случиться что-нибудь непредвиденное. Но так может думать только человек, очень далекий от работы на не всегда спокойных голубых просторах. Море так же опасно и неожиданно, как и тысячи лет назад. Оно не прощает отсутствие профессионализма и панибратского к нему отношения.

При оформлении документов на выход из порта японский чиновник, прекрасно говоривший по-русски, как-то странно и тревожно посмотрел на капитана советского теплохода. Сын островного государства, где практически каждый по праву считает себя моряком, он знал тончайшие, не воспринимаемые другими нациями, оттенки и, если так можно выразиться, настроение погоды и строптивый характер моря.
— Капитан, повремените с выходом, что-то в природе нехорошее предчувствуется, вы же моряк и знаете, что Тихий океан —адская кухня по изготовлению убийственных ураганов. Я, правда, не смотрел последнюю карту погоды, но что-то мне не по душе.
Капитан — молодой, энергичный, уверенный в себе мореход, недавно принявший этот современный теплоход — впервые в данной должности, снисходительно улыбнулся.
— Не будем суеверными, вон светит солнышко, ветер умеренный, да и ходу здесь до Владивостока всего — ничего, буквально перескочить через Японское море, и мы дома. Там уже и груз ждет.
Вскоре японские иммиграционные власти покинули судно, капитан поднялся на мостик, где его встретил хмурый старший помощник.
— Мастер (капитан — морской сленг), колдун (барометр) будто с ума сошел, было нормальное высокое давление, а сейчас как с цепи сорвался — резко покатился вниз. Надо бы у японцев прогноз погоды запросить, хотя бы часов на двенадцать.
— Чиф (старпом), ты еще будешь обстановку нагнетать, видишь, небо чистое, давай палубную команду наверх — отдать швартовы!
Действуя как автоматы, матросы отшвартовали судно, за кормой которого вспух бурун из-под винта, нос теплохода медленно, но неуклонно развернулся в сторону выхода из порта. И вот оно — родное, свое, доселе приветливое Японское море. Отстали крикливые чайки, тают в морской дымке берега страны-соседки. Вот и совсем исчезли. Кругом только морская гладь да ясное солнце на небосводе. Четко работает главный двигатель, бесстрастно фиксирует пройденное расстояние лаг. Всё вроде бы как всегда, всё путем. Но почему-то не уходит с мостика старший помощник, о чем-то перешептываясь с поднявшимся сюда старшим механиком. Стоит на крыле, возле ходового огня, боцман и напряженно всматривается в горизонт. И почему так тревожно, зябко на душе?
Капитан зашел в штурманскую рубку, чтобы взглянуть на барометр, и ужаснулся — стрелка прибора опустилась так низко, как никогда ранее не опускалась. Молодой судоводитель не успел прокомментировать это, как услышал крик старпома:
— Мастер, быстрее сюда, да что это такое!!!
Вбежавший на мостик капитан увидел надвигающуюся с той стороны, откуда они не так давно ушли, сплошную черную стену, от поверхности воды да самого неба. Хотя различить, где небо, а где вода было уже невозможно. Чёрная стена стремительно приближалась, сопровождаемая диким, яростным, страшным ревом, будто силы ада, вырвавшись из преисподней, спешили утолить свою жажду зла и ненависти, пока их не водворили на место.
— Право на борт, носом к волне, самый полный вперед! — срывающимся голосом закричал капитан. Где-то внизу грохотали по трапу машинного отделения ботинки старшего механика. Паники не было, каждый из моряков четко знал свое дело и занял положенное по аварийному расписанию место. Экипаж действовал слаженно, грамотно, хладнокровно. Судно стало медленно разворачиваться носом к неизмеримо быстрее надвигающемуся смертоносному валу, который опередил действия моряков и нанес ужасный по силе удар по судну, не успевшему принять положение для минимального воздействия обрушившихся на него многих тысяч тонн воды. Теплоход легко, как щепку, подняло на гребень пенящейся и как бы сворачивающейся волны, винт его оголился и бешено завращался в воздухе, сотрясая смертельной дрожью корпус судна. Затем оно буквально рухнуло к подножью следующей волны и беспомощно завалилось на борт. Третья волна-убийца (есть такое выражение у моряков) довершила гнусное дело — судно перевернулось вверх килем (дном) и стало игрушкой волн.
* * *
В пароходстве вначале не придали особого внимания молчанию теплохода, знали, что он стоит в порту, а на время стоянки рация прекращает работу и диспетчерские радиограммы отсылаются раз в сутки, вечером, через береговую радиостанцию. Но когда сообщение не было получено и по этому варианту, а само судно на связь не вышло, в береговых кабинетах воцарилась тихая паника. О самом плохом думать не хотелось, но достаточно было выглянуть в окно и услышать рев и гул небывалого по своей ярости и мощи урагана, обрушившегося на Японское море и Приморский край, чтобы тревога гадюкой заползла в сердце. А еще — телефонные звонки членов семей молчащего теплохода… Ох, как быстро разносится в приморском городе весть о беде с моряками…
Только где-то на третьи сутки ураган начал терять силу, и в предполагаемый район бедствия на поиски пропавшего теплохода было приказано направиться всем находящимся поблизости советским судам. Включились в поиск и японские рыбаки. Однако, время шло, а результатов никаких не было. И только когда море почти совсем успокоилось, с одного из судов поступило сообщение о трагической находке.
* * *
До крайности грустная миссия выпала на долю экипажей, ведших поиск пропавших товарищей. Мало того, что все моряки — одна семья с одной судьбой, одними и теми же трудностями, а порой и смертельной опасностью, так ведь на пропавшем теплоходе были друзья, однокашники и даже родственники. Понимая безнадежность ситуации, моряки всё же на что-то надеялись. И поэтому, когда их глазам предстало перевернутое судно, обросшее ракушками днище того, что недавно было красавцем океанским лайнером, сердца у них сжались от боли.
Спущенная на воду шлюпка приблизилась к перевернутому судну, обошла его, затем старший взял в руки молоток и постучал по корпусу. Раз, другой… И вдруг в ответ послышался слабый стук изнутри. Моряки радостно закричали, хотя непонятно было, можно ли чем-нибудь помочь, но главное — там есть живые люди. Постучали еще несколько раз, дав понять находившимся внутри, что они услышаны. Шлюпка вернулась к борту теплохода, чтобы решить, чем помочь своим братьям, попавшим в беду. Предложений было немало, но все нереальные. Водолаза на борту не было, а если бы даже и был, он не смог бы пробраться в помещения, шланги с воздухом неизбежно запутались бы в системе переходов и трубопроводов и он сам бы погиб.
Остановились на предложении боцмана, не лучшем, но других, обещавших хоть какую либо надежду, не было. Решено было подойти к корпусу перевернувшегося судна на шлюпке со сварочным агрегатом, завести над ним грузовую стрелу. Газорезчик вырезает в его днище треугольник обшивки, в образовавшееся отверстие засовывается гак грузовой стрелы, работающая лебедка должна развернуть гаком кусок обшивки судна, а в образовавшееся отверстие надо успеть вытащить тех, кто остался в живых. Другого варианта спасения не было, да и не могло быть. Хотя и этот, практически, не имел шансов на успех, ведь держалось погибшее судно на плаву за счет оставшегося в нем воздуха, как огромный поплавок. Но, повторимся, другого выхода не было.
Работа началась, газовая струя с шипением стала разрезать корпус днища, с таким же шипением оттуда начал вырываться воздух. И когда стало понятно, что затея обречена на провал, на помощь пришел тот — изнутри. Выяснилось, что в живых остался один человек. Это же какое самообладание необходимо было иметь, чтобы в такие минуты сообразить, что надо делать. Он стал вслед за газорезкой затыкать шов ветошью для уменьшения утечки воздуха. И снова затеплилась надежда.
Вот и вырезаны в днище две щели под прямым углом, а сейчас надо стремительно срезать угол, завести туда конец гака, и рвануть его лебедкой. Воздух уходит, но боцман и матрос, находящиеся на днище перевернутого судна, действуют четко и быстро. Вот кончик гака вошел в отверстие, натужно взвыла лебедка, растет и ширится на глазах отверстие, боцман наклоняется к нему и опускает туда руку… В этот момент гак срывается со скользкой поверхности и с огромной скоростью, просвистев мимо голов моряков, начинает широко раскачиваться над обреченным судном, или вернее тем, что когда-то было им. Воздух со свистом уходит в образовавшееся отверстие и судно на глазах погружается в пучину. Боцман, сидя на его корпусе, все еще пытается опустить руку вглубь судна, не понимая, что и сам находится в смертельной опасности. Его и матроса спасает то, что они за пояс закреплены страховочными концами, их стаскивают и затягивают в шлюпку, которая, взревев мотором, медленно отходит от того места, где только что произошла агония, а сейчас образовалась мощная воронка. Бешено вращаясь, она алчно норовит засосать в себя еще не одну жертву, но шлюпке удаётся отойти.
Боцман — старый моряк, прошедший, как говорится, огни, воды и медные трубы, видевший не раз в упор «старуху в белом одеянии», плакал навзрыд, глядя на уменьшающуюся воронку и успокаивающееся море:
— Ведь я его за руку почти ухватил… Я его лицо видел… Голос слышал… Если бы не сорвался гак…. Наверное, надо было рым-болт приварить…
Наконец море почти успокоилось, а на месте трагедии образовалось большое масляное пятно, там плавала ветошь и, как заметил один глазастый матрос, какая-то большая тетрадь.
* * *
Тетрадь, когда ее выловили, оказалась вахтенным журналом машинного деления, к нему даже еще была привязана ручка, чтобы не потерялась во время качки. Слиплись мокрые страницы, расплылись строки, но кое-что удалось прочитать. И это кое-что потрясло моряков, которых ну уж никак нельзя было назвать кисейными барышнями.
Как выяснилось из записей, после того, как судно перевернулось, в живых остался только один третий механик, находившийся в машинном отделении. Он каким-то чудом всплыл к днищу, оказавшемуся уже вверху, где образовалась воздушная подушка, за счёт которой несчастное судно осталось на плаву.
Первые минуты и даже — часы, когда он пришел в себя, были сплошным кошмаром, ужас не отпускал его, и порой казалось, что он сходит с ума. Истерика случилась, когда парень увидел всплывающее к нему пятно тусклого света. Взяв себя в руки, он рассмотрел, что это было тело старшего механика, зажавшего в руке фонарь, который был герметичным и потому продолжал светить. Осторожно разжав пальцы того, кто совсем недавно был его начальником, парень осветил фонарем пространство вокруг себя. Оно оказалось значительно меньше, чем он предполагал. Невдалеке он обнаружил плавающий вахтенный журнал машинного отделения. Несмотря на то, что страницы были мокрые, на них оставался след от ручки. Он понимал, что вряд ли кто когда-нибудь прочитает его строки. Память тут же услужливо подсунула фразу из «Божественной комедии» Данте Алигьери, написанную на вратах ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий», но он надежду не отпустил и решил хоть немного рассказать о себе.
Родился и вырос на Полтавщине, днями исполнилось 23 года. В детстве отец часто рассказывал ему про деда, который встретил войну на эсминце, принимал участие не в одном морском сражении. Советские моряки давали достойный отпор фашистскому флоту. Но однажды эсминец подорвался на вражеской мине и утонул. Спасшаяся часть экипажа была направлена на берег и влилась в состав морской пехоты. Немцы до ужаса боялись их, называли «чёрными дьяволами», в плен не брали, да те и не сдавались. Моряки в атаку ходили в своей морской форме. И когда их чуть ли не насильно переодели в обычную пехотную, они перед боем всегда надевали тельняшки, называя их — морская душа. Дед погиб при обороне Крыма, оставив фотографию молодого моряка с роскошным чубом и озорной улыбкой.
Парень очень гордился своим дедом и когда получил аттестат зрелости, не задумываясь, направил документы в мореходное училище. Закончил его с «красным дипломом» и на удивление многим добровольно уехал на Дальний Восток. Как он сам говорил — покорять морскую целину. Год проработал на этом судне, а вот сейчас, по приходу во Владивосток, собирался в отпуск, была такая договоренность со старшим механиком, ведь дома его ждала Оксанка, приехавшая на каникулы из Киева, с которой они собирались пожениться. А потом он заберет ее сюда, и она продолжит учебу. Он уже договорился в местном университете.
Особенно потрясали последние, расплывшиеся строки в вахтенном журнале: «Как не хочется умирать — нелепо, бессмысленно, в этом ужасном мраке. Вот, если бы в бою за Родину… А что это такое? Слышу стук в корпус — меня нашли!!!»
Владимир ЗЮЗЬКЕВИЧ,
в прошлом первый помощник капитана на судах Дальневосточного пароходства